[поэзия][проза][юмор][интервью][критика][эпистолярий]

Киев-Сан-Франциско

2002

Изд. "Modern Image Design"

 Герой этой небольшой повести -  маленький человек, литературный внук шолом-алейхемовских героев – согласно affidavit of relationship (свидетельства о родстве) самой Белл Кауфман, внучки великого писателя. Как и другие лирические герои А.Кимры, этот маленький человек не творит историю, а страдает от неё.
    В этот раз перед читателем проходит несколько эпизодов из школьных лет этого героя в  послевоенном Киеве - городе, где дедушка автора  жил в одном доме с Шолом-Алейхемом.
   Сюжет повести крайне незамысловат: просто жили-были два очень советских человека, юный и постарше - лучший  ученик и директор школы. Им бы дружить да радовать друг дружку, но отношения между ними были омрачены нелепыми случайностями, на которые была так богата история человечества в ХХ-м столетии

«Славная карьера кавалера –
В мире нет достойнее примера»

А.Кимры. «Вздохи»

   Когда-то, в Советском Союзе (1922-1991) в «Литературной газете», широко популярной в узких кругах  интеллигенции,  была рубрика «Если бы я был директором...». Любой советский человек мог представить себя центральному органу Союза Писателей в этом кресле и внести свои, уже директорские предложения по дальнейшему улучшению совершенствования повышения эффективности ... к примеру, теплозащиты парадных, если каждый будет закрывать за собой дверь, то в масштабах страны мы сэкономим столько-то миллионов, и на них можно будет построить еще одну атомную подводную лодку для укрепления обороноспособности страны ... А если сдавать хорошо вымытую вино-водочную посуду... В общем, кого уж во что гораздило.
    Увы, Арончик, несмотря на обилие свежих народно-хозяйственных идей, в эту рубрику никогда не писал – представить себя в директорском кресле он боялся даже в самом кошмарном сне: перед глазами всегда стояла печальная участь его школьного директора Василия Ивановича Ч. (сразу отметем подозрения – не Чапаева или даже его однофамильца).
    В целом директорская карьера В.И.Ч. сложилась неплохо. Он окончил пединститут и вступил в партию еще до войны. И с ее первого  до последнего дня бил врага в одной из сильнодействующих армий. Да бил, как для себя, очень удачно, не получив за всю войну ни единой царапины или контузии. Поскольку воевал в каком-то Особом отделе. А этот отдел берегли пуще Знамени. И боевая служба особистом послужила лучшей путевкой в мирную жизнь, где В.И.Ч. сразу стал самым молодым киевским директором школы.
     И дальше все бы путем, но попался роковой ученик – в юном лице Арончика. При этом Арончик не был каким-то злостным хулиганом, «розбишакой». Нет, совершенно спокойным, благовоспитанным еврейским мальчиком, отличником учебы. Пытливым и старательным. Впоследствии – звеньевым, членом совета пионерского отряда, а когда в старших классах стал мастером спорта по плаванию – еще и гордостью самого столичного района Киева. Да и директору он доставлял огорчения не так уж часто, примерно раз в год-два ...  Но зато какие!  

«Десять тысяч и всего один забег  остался.
 В это время наш Бескудников Олег зазнался.»

В.Высоцкий. «Песня про бегуна на   короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную»

   .. 1947 год. Арончику 8 лет, ученик 2-го класса. Учится на «отлично», поведение – примерное. И вдруг одноклассник грубо обозвал его «жиденком». В Арончике взыграло еврейское ретивое, он ринулся на обидчика, но тот дал деру. Арончик погнался за антисемитом по длинному школьному коридору. Преследуемый набрал приличную скорость, но Арончик не отставал – и вдруг на трассе забега оказался директор.     Обидчик прошмыгнул мимо («гоиш мазл» - гойское счастье!), а Арончик («идиш мазл» - еврейское счастье!), со всей дури угодил бошкой в директорское причинное место. Да так точно и сильно, что пришлось вызвать скорую.
     К тому же классная руководительница, опять же, с еврейским счастьем Арончика, оказалась любовницей директора. Она потом мстила мальчику всю его школьную жизнь: первых  пару лет - за случившийся с ней испуг, ведь одним ударом он мог разрушить ее хрупкое женское счастье. Потом же, когда директор ее бросил, вывернула свою месть наизнанку и доставала мальчика уже за то, что не вдарил-таки подлеца-изменщика посильнее. Чтобы этот неблагодарный кобель никогда не смел менять приличную женщину на дрянь, пусть и молодую.
     Выйдя из больницы и придя в себя, жену и любовницу, В.И.Ч. попытался было возбудить уголовное дело против Арончика по факту ЧЛЕНОвредительства. Однако следователь потребовал приложить к «Делу» вещественные доказательства. В доме В.И.Ч.собрали расширенный семейный совет, пригласив по такому случаю классную-любовницу, но  с правом только  совещательного голоса. После всесторонних обсуждений, прений и ругани (в адрес Арончика и его мамы)   благоразумно порешили отказаться от иска, оставив вещественные доказательства на своем,  причинном месте.
   А для Арончика дело кончилось  простым себе выговором, «четверкой» в четверти по поведению и торжественным обещанием под «Честное октябрятское!» больше никогда в жизни не гоняться за кем бы то ни было, даже если этот кто бы то ни было обзовет его «жидом пархатым».

      Допрос коммунистов (худ.Б.Иогансон)

                                                ВЫЛАЗКА

«И капитан Миронов скомандовал вылазку.»

                     А.Пушкин. «Капитанская дочка»

   1949 год. Арончику 11 лет, школьник третьего класса. Учится на «отлично», поведение – примерное. Ходит в секцию плавания. Но однажды не выполнил домашнее задание по математике – ну, закрутился. И та самая учительница-мстительница, мало того, что сладострастно влепила «двойку», но и, несмотря на все обещания под «Честное пионерское!» рассчитаться с долгом, посадила мальчика в «долговую яму» -  заперла после уроков в классе, пока не выполнит домашнее задание. Арончик, оскорбленный в лучших намерениях, решил удрать через окно. Правда, оно находилось на 5-м этаже. Но ребенок был дитем послевоенного Киева, предоставленным себе и улице, плюс еврейская предприимчивость. И подобная вылазка особого труда для него не составляла.
   Надев через плечо отцовскую командирскую сумку, мальчик выбрался на кирпичный карниз и осторожно двинулся к пожарной лестнице. Осторожность здесь была вовсе не лишней - здание школы пережило японскую, гражданскую и обе мировых войны, две немецких и одну польскую оккупацию, петлюровщину и три последних освобождения Киева Красной Армией: от петлюровцев,  белогвардейских отрядов и вермахта... Наконец, вместе с Россией и другими будущими странами СНГ выстрадало и ленинизм марксизма - революции 1905 и 1917 годов, красный террор, индустриализацию, коллективизацию... И после всего перенесенного и выстраданного здание все-таки выстояло, но пришло в жутко аварийное состояние.
    Потому Арончик сначала ставил ногу на ближайший кирпич, и, если он не вываливался вниз, переносил на него центр тяжести тела. А руками мальчик придерживался за верхний карниз, проверяя и там надежность каждого кирпича. Уронив в школьный двор с пару десятков  ненадежных кирпичей, он добрался, наконец, до поперечины, поддерживающей пожарную лестницу. Затем в висе на руках долез до самой лестницы и, уже стоя на ступеньке, перевел дух и глянул вниз...
    Боже, двор был полон народа: и школьников, и учителей – во главе с директором! Все затаили дыхание, боясь даже вздохом спугнуть мальчика, чтобы тот не сорвался. А директор ласково манил Арончика вниз, клятвенно обещая полную безнаказанность, типа «ничего тебе не будет». Арончик начал было спускаться, но тут его настороженный взгляд угодил в школьного кочегара дядю Федю. Тот нетерпеливо переминался с ноги на ногу, нервно глотая погустевшую слюну и похотливо потирая шершавые руки с въевшейся угольной пылью. Потому что свою основную работу по отоплению школы (как профессионал) дядя Федя совмещал (уже как любитель) с педагогической: лупил в кочегарке ослушников, оказывая неоценимую помощь учительскому коллективу в коммунистическом  воспитании подрастающей смены. Главное же, доходчиво внушал учащимся руководящую роль рабочего класса – гегемона советского общества.
     Вид нервно-нетерпеливого дяди Феди, подрагивавшего, как арабский скакун-шахид перед атакой на неверных, наповал убил в Арончике всякое  желание спускаться во двор, и он решил вернуться в класс тем же путем, что и вышел, уронив по дороге еще с пяток кирпичей. А что пережил бедный директор, пока Арончик вольтижировал на аварийной стене? Когда же учителя во главе с директором влетели в класс к Арончику, тот как ни в чем ни бывало готовил домашнее задание – почти по-Маяковскому: «В селах папаши, каждый – хитр: землю попашет, попишет стихи».
     Самый пристрастный допрос ничего не дал педагогическому совету. Свою вылазку Арончик объяснил исключительно желанием чуток подышать свежим воздухом.  А зачем тогда взял сумку? Чтоб не украли в классе! Так дверь же заперта, кто туда войдет? А вор может влезть в открытое окно через пожарную лестницу! А почему не спустился по лестнице, когда тебя звал директор, ты же был почти на втором этаже? Потому что боюсь высоты – на пятом, четвертом еще ничего. А вот начиная со второго – страшно...
    Что ж, против правды и логики – не попрешь, и все поверили Арончику. Все, кроме директора, угодившего в больницу с микроинфарктом.
     Выйдя из больницы, В.И.Ч. пытался было возбудить уголовное дело против Арончика по факту нанесения ущерба школьному зданию и попытки извращенного использования оконного проема как дверного. В милиции, оценив стоимость выпавших старых кирпичей и сочтя их урон во двор естественной убылью, состава уголовного преступления в действиях Арончика не обнаружили. В.И.Ч. поднял было этот вопрос в Гороно, но там его приказали опустить. Наружу вылезла бы аварийность школы в целом, могли закрыть на капитальный ремонт. А такой ремонт обычно занимал в Советском Союзе десятки лет, потому-то о каждой отремонтированной школе потом  долго гудели все средства массовой информации, а открывал школу после ремонта непременно один из секретарей ЦК Компартии Украины.
     В итоге Арончик отделался «строгачом», «тройкой» в четверти  по поведению и торжественным обещанием под «Честное пионерское!» больше никогда в жизни  не удирать от долгов через окна.

                     ТРАМВАЙ 

«Я примчусь, как последний трамвай.»

                                  А.Кимры. «Вздохи»

... 1951 год. Арончику 13 лет,  школьник 6-го класса. Учится на «отлично», поведение – примерное. Занимается плаванием, занял первое место в соревнованиях школьников самого столичного района Киева, выполнил первый юношеский разряд. Но, опять же, трагическое стечение нескольких обстоятельств - трамвай, зима и Голопунь – навлекли на директора следующую беду.
    Обстоятельство № 1 - трамвай. Довольно знаменитого киевского маршрута, соединявшего Крещатик с Сенным рынком (ныне – Львовской площадью). Маршрут проходил по улицам Прорезной и Большой Подвальной*/. Вагоны этого трамвая сохранились еще со времен «конки» и комфортом не отличались. Зато  в части эвакуации пассажиров были куда удобнее современных: двери не просто не запирались автоматически, а отсутствовали начисто.
     Это, во-первых, повышало пассажировместимость каждого вагона на пару десятков человек – умельцев, что в часы «пик» развешивались на наружных ступеньках, во-вторых, при определенном навыке, входить в трамвай или выходить из него  можно было в любом месте.
    И вот этот трамвай проходил мимо киевской 11-й школы на Большой Подвальной. Увы, КТТУ (Киевское трамвайно-троллейбусное управление) остановку у школы не предусмотрело, и ученикам приходилось из трамвая к школьному подъезду выпрыгивать на ходу. А вредные вагоновожатые не только не способствовали такому выходу, но и по-своему боролись с ним как вопиющим нарушением правил пользования коммунальным транспортом. В частности, морозной зимой (обстоятельство № 2) возле школы они разгоняли вагоны так, что выскочить уже можно было только на тот свет. Но голь на выдумки богата – пацаны заливали мостовую водой, превращая в каток, и, даже на самом большом ходу каждый уважающий себя ученик школы, плавно опуская ноги, отпускал руки и лихо подлетал к началу уроков.
     Обстоятельство № 3 – некто Виталий Голопунь, одноклассник Арончика. Он себя не уважал, будучи на то время сильно трусливым. Именно на то, школьное время - впоследствии смелости у него обнаружилось куда больше, чем у других, записных храбрецов класса. Но он ее приберег на зрелые годы, сделавшись единственным из выпускников школы летчиком-испытателем реактивной техники. И в своем последнем полете на крылатой ракете он доблестно справился с боевой задачей, точно поразив мишень. За этот подвиг он был посмертно награжден орденом (Красного Знамени) и ордером (на 2-комнатную квартиру).
    Так вот этот самый Голопунь был козлом отпущения – как говаривал В.Ульянов (получивший большую известность под последним революционным псевдонимом – Ленин), «нельзя жить в обществе и быть свободным от общества»! А какое же нормальное общество без своих изгоев! Вот Голопунь и стал таким изгоем, самым классным козлом отпущения. Причин тому было несколько.
    Во-первых, он был таким огненно рыжим, что возле него притормаживали пожарные машины.
    Во-вторых, трусом – из-за непротивления злу. Возможно, это непротивление было заложено в нем генетически, как у внука  служителей культа примерно одного ранга, но разных религий: по матери – иудейской, по отцу – православной.
    Как же так случилось, что дочь раввина вышла замуж за поповского сына? Увы, браки заключаются на небесах, то есть там, где тусуются Боги. И, поскольку мы их, Богов, создаем по образу и подобию нашему, ничто человеческое им не чуждо. В том числе собраться и выпить по-соседски. Им там чего делить? Это здесь, на грешной земле, от их имени все чего-то делят: народы, территории, нефть... У них же Там всего навалом, а особенно времени – вечность.
    Вот они черт те чем и занимаются! В нашем же конкретном случае Боги, видать, надрались до чертиков, до состояния риз, когда главным становится вопрос: «А ты меня уважаешь?». Видно, на этой стадии застолья они, Боги, Там, на небесах и заключили этот брак -  раввинской  дочери с поповским сыном.
   Брак довольно благополучный с самого начала – даже на старте, когда влюбленные возбудили ходатайство о родительском благословении, никаких подобающих случаю проклятий вероотступникам не прозвучало. Видать, оба служителя культа понимали, что вопрос решен в Вышестоящей Инстанции, а их дело - исполнить это Божественное Решение.
       К тому же поднимать шухер на религиозной почве в расстрельном 1937 году было чревато, атеисты Откуда Надо могли узреть в локальном религиозном конфликте глобальные происки иностранных разведок. Потому клерикалы отгуляли скромную интернационально-межконфессиальную свадебку. Гопак плясали под «семь-сорок». Горилку закусывали кошерным салом и фаршированной под «фиш» свининой. Молодых под хупой осенили крестным знамением...
      А через положенные девять месяцев Боги (иудейский и православный) послали им Виталика, которому во время тайного крещения заодно сделали явное обрезание. И уже в школе еврейские гены определили его хорошую учебу, а православные – ангельское непротивление Злу насилием. Потому и доставалось от сверстников – и за хорошую учебу, и за извращение школьной морали – вместо того, чтобы на обиду отвечать лично в дыню али по репе, он ябедничал учителям.
   В-третьих, Голопунь ходил в школу с рыжим, себе в масть, трофейным немецким ранцем из телячьей кожи. С телячьим же мехом на крышке. Это тоже бросало дерзкий вызов общественному вкусу, поскольку большинство ходило с портфельчиками, а кто покруче – с отцовскими командирскими сумками через плечо.
    В  общем, по указанным трем причинам – масть, трусость и ранец - Виталик выделялся из класса. Был не таким, как все. Потому же как масса старается всех подстричь под одну гребенку, одноклассники  по-своему воспитывали из него такого как все. И как все он должен был десантироваться на ходу из трамвая. А он отказывался. Вот и пришлось Арончику с еще одним мальчиком взять Виталика в несущемся трамвае за руки-ноги, аккуратно приставить немецким трофейным ранцем ко льду и отпустить с Богами (иудейским и православным). И Виталик на спине понесся к школе, бешенно вращаясь на ранце.
     Но именно в этот день В.И.Ч. угораздило лично фиксировать всех «прыгунов», стоя с карандашом и блокнотом на краю тротуара. Разумеется, предвидеть необычное катапультирование будущего аса из пролетающего трамвая директор не мог, и когда в его направлении понеслось нечто огненно-вращающееся, он не успел отскочить. А это нечто подсекло его ногами, бедняга грохнулся на бордюр, поломав при этом ключицу, ребра и вывихнув плечо...
     Когда же он попытался привстать, на него навалилась подоспевшая куча мала прискользивших на ногах учеников. Видать, уже в этой куче первичные повреждения от наезда Голопуня пополнились ушибом бошки с сотрясением мозга средней тяжести, переломом ноги в лодыжке и еще нескольких ребер.
    ... Эх, вот что значит оказаться в ненужном месте в ненужное время! И потом добрую пару недобрых месяцев бедный директор провел в больницах, перенеся операции, вытяжки и прочие малоприятные процедуры, связанные с большими расходами наркоза, донорской крови и гипса...
     Выйдя из больницы на костылях, он попытался было возбудить уголовное дело против Арончика по факту нецелевого использования трамвая, ЧЛЕНОвредительства и организации уличных беспорядков. Но факт «нецелевого использования трамвая» подтверждения не получил – до момента высадки Голопуня трамвай использовался по назначению, после этого момента он уже никакого отношения к Голопуню не имел. Факт «членовредительства» наружным осмотром установлен не был. А по обвинению Арончика в организации «уличных беспорядков» В.И.Ч., как директор, коммунист, бывший особист, потерпел полное фиаско: по тогдашним коммунистическим убеждениям «уличные беспорядки» могли происходить только в странах загнивающего империализма. И в милиции заявление директора потянуло на антисоветскую клевету, но вопрос замяли, а тупой сын-двоечник начальника отделения милиции с первого же урока следующего дня угодил в эпицентр невиданно нежной заботы школьного педагогического коллектива, резко повысив успеваемость.
   Мерзавец же Арончик отделался очень строгим выговором, «двойкой» по поведению в четверти  и торжественным обещанием под «Честное ленинское!» больше никогда в жизни никого  не выбрасывать из какого бы то ни было транспортного средства, будь то тачанка-растачанка, трамвай-растрамвай, поезд-перепоезд или даже самолет-вертолет.
*/ Историческая справка: Прорезная - б. Якова, но не всякого, а Свердлова. В Незалежной Украине роль Свердлова подверглась переоценке, в итоге улице вернули старое название - Прорезная.  Бывшая Большая Подвальная одно время была улицей Клима Ворошилова. Но опять же власти Незалежной  сравнили заслуги перед этой улицей его, бывшего луганского рабочего, красного маршала, и скандинавского князя Киевской Руси – Ярослава. Князь взял верх над рабочим-маршалом, и улица превратилась в вал, да еще - Ярославов (то есть, Ярославов Вал). 

 ЯДРО 

              «И ядрам пролетать мешала
  Гора кровавых тел.»

 М.Лермонтов. «Бородино»

... 1952 год. Арончику 14 лет,  школьник 7-го класса. Учится на «отлично», поведение – примерное. На городских соревнованиях по плаванию занял второе место, выполнил второй взрослый разряд. Но во время экскурсии в Чернигов кто-то из одноклассников спер в городском музее пушечное ядро. Разумеется, не от Царь-пушки, а для обыкновенного себе единорога примерно XVIII-го столетия. Так себе, 10-фунтовое чугунное ядрышко.
     Бывший экспонат Черниговского музея на какое-то время стал хитом класса. И чего только с ним энергичные семиклассники не вытворяли! То подложили училке в сумку, то с грохотом катали по школьным коридорам и лестницам. Наконец, нашли ему самое достойное применение -  сладили новый, синтетический метательный спортивный снаряд – гибрид ядра и молота, вложив ядро в рыжий трофейный ранец Голопуня.
     И на большой перемене в  школьном  дворе затеяли соревнование, кто сумеет зашвырнуть «снаряд» подальше, раскрутив его за прочные немецкие лямки. Когда подошла очередь Арончика, он сделал неплохую заявку на победу: бросок получился мощным, «снаряд» вылетел по высокой траектории. Все было бросились замерять рекордный результат в месте падения снаряда. Но, увы, с «идиш мазл» - еврейским счастьем Арончика! - на этом месте оказался директор. В этот момент он выскочил во двор по тревоге какой-то училки, обеспокоенной за стекла нижнего этажа. Опять его угораздило в ненужный момент оказаться в ненужном месте!
    Правда, с его, директора, «гоиш мазл» (гойским счастьем!), прямое попадание в него метального снаряда не причинило ему летального исхода: ядро не только не взорвалось, но и не угодило директору ни в голову (еще болевшую после «трамвайного» сотрясения мозга в прошлом году), ни в причинное место (смятое пятилетку тому назад)... А всего-ничего в грудь. К тому же трофейный ранец смягчил удар, и В.И.Ч. отделался в этот раз переломом нескольких ребер, к счастью («гоиш мазл»!), тех же, что и в прошлом году: у этих ребер уже выработался иммунитет к переломам, и в этот раз они срослись куда быстрее.
   После очередного выхода из больницы обиженный на Арончика В.И.Ч. попытался было возбудить уголовное дело по факту кражи и нецелевого использования музейного ядра, порчи личного имущества (ранца Голопуня) и ЧЛЕНОвредительства (своего). Однако Арончик в той самой экскурсии не участвовал, т.е имел железное  алиби, Голопунь выставить претензии побоялся, да и крепкому немецкому ранцу ущерба нанесено не было. А состава преступления по факту ЧЛЕНОвредительства в милиции снова не нашли: ведь были повреждены РЕБРА!
     В общем, в этот раз дело кончилось  очень строгим выговором Арончику с самым последним  предупреждением, «единицей» по поведению в четверти и торжественным обещанием под «Честное сталинское!» больше никогда в жизни не метать ворованные исторические ядра.

СМЕРТЬ СТАЛИНА

«Мы так Вам верили,
Товарищ Сталин,
Как может быть, не верили себе!»

                          М.Исаковский. «Сталину»

...1953 год. Арончику 15 лет, ученик 9 класса. Учится на «отлично», успешно занимается плаванием, на республиканских соревнованиях школьников стал чемпионом, выполнил первый взрослый разряд. В числе первых вступил в комсомол, потому как быстрее всех вызубрил ордена, которые Партия скрупулезно отстегивала своему ВЛКСМ за каждый подвиг.. Поведение – примерное, настроение - весенннее. И в это время...
... Москва. Кремль. Еще 4-го марта товарищ Сталин поздравил товарища Билла Гейтса с успешной сдачей Государственной комиссии во главе с товарищем Берией WINDOWS-53 для первого советского суперкомпьютера "Урал-1". Подписал приказ о расстреле всех горе-ученых, обзывавших кибернетику "продажной девкой империализма" - она оказалась порядочной советской женщиной. Распорядился об издании классического труда: И.В.Сталин. "Марксизм и вопросы кибернетики". А на следующий день умер. Четверо бессонных суток его Товарищи по Политбюро провели в жутком ужасе, опасаясь, что Вождь воскреснет. Когда же трупный запах усилился до невозможного, Товарищи убедились в кончине Любимого Вождя. С одной стороны, они вздохнули с облегчением. Но с другой были разочарованы, ибо считали Вождя бессмертным.
...В свое время подобное разочарование постигло даже Владимира Ильича Ленина, когда однажды он, по совету Надежды Константиновны, приказал Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому во имя революции выпрыгнуть из окна пятого этажа Совнаркома. Затем подозвал к окну Наденьку и разочарованно произнес: "Полюбуйся, а еще г'аспускал о себе слухи "Железный Феликс", "Железный Феликс"!Г'амазня!" (Полн. собр. соч. В.И.Ленина в 55 томах, Политиздат, М., 1968 г.).
... А по случаю безвременной кончины Сталина в стране было объявлено  всенародное Горе, и школьное – тоже. В актовом зале школы открылся жутко траурный митинг - траурнее был только Траурный Митинг №1 – в честь Ильича в 1924 году. Когда, если верить Маяковскому, «ужас из железа выжал стон – по большевикам пошло рыданье.»
   На Траурном Митинге №2 - по случаю смерти Сталина, рыдали уже меньше, особенно миллионы зеков в многочисленных лагерях ГУЛАГ.
   Увы, следующий митинг - №3, по случаю смерти Хрущева, был траурным еще меньше. Может быть, потому, что «Правда» поместила всего-ничего небольшое объявление о "кончине персонального пенсионера Н.С.Хрущева", а у «группы товарищей» не нашлось даже десятка слов на некролог с заверением «вечная память о тебе навсегда останется в наших сердцах».
   На похоронах Брежнева (Траурный Митинг № 4) красные траурные повязки были с  едва заметной черной каймой.
   Похороны Андропова вообще прошли не как Траурный Митинг №5, а как рядовое кремлевское мероприятие.
   Наконец, когда умер Черненко, вполне заслуживший Траурный Митинг № 6, все помнят, как диктор Центрального телевидения СССР Игорь Кириллов со скорбной ухмылочкой объявил:  «вы, конечно, будете смеяться, но Черненко тоже умер!».
    И вот эта эволюция обмельчания глубины горя советских людей и соответственно траурности мероприятий по случаю кончины очередного генсека и привела, в конечном итоге, к развалу великой страны. Генсеков, конечно, не жаль - они при жизни своего кайфа наловились сполна.. Но за державу – обидно.
    Зато на Траурном Митинге № 2 в 11-й средней школе Киева актовый зал был забит до отказа.  Всем мест не хватило, к Арончику на стул подсел деcятиклассник. И этот незванный сосед стал Арончика теснить, как арабские соседи по Палестине – Израиль. Правда, он не ставил под сомнение само существование Арончика и не угрожал сбросить  в море. Но оказаться и на полу Арончику не хотелось.
    И вот картина маслом: на сцене – траурные речи, слезы, клятвы верности как лично Вождю, так и его идеалам. А на стуле, сделавшимся спорной территорией, – тихая, но напряженная возня. Деcятиклассник молча теснит Арончика, тот делает движения сопротивления. И вдруг завуч школы Соломон Абрамович Рабинович поднимает весь зал на ноги: «А теперь,- всхлипывая, вещает он, не только не пытаясь скрыть слез, а наоборот, обильно заливая ими президиум Траурного Митинга № 2, - почтим память нашего дорогого, незабвенного, самого мудрого... (и прочая-прочая) Вождя пятиминутным молчанием».
    И когда все встали и приступили к выполнению этого соломонова решения - пятиминутному молчанию, агрессор окончательно переставил стул к себе. Арончика от подобной интифады просто прорвало, и он влепил обидчику смачную оплеуху. Да как назло, в звенящей тишине траурного митинга она прозвучала так громко, что в зале вместо заявленного пятиминутного молчания разразился получасовой гомерический хохот. Это была массовая истерика, которую едва сумели остановить, вдребезги расколотив два президиумных графина.
   Виновников невиданного оскорбления памяти Вождя – Арончика и деcятиклассника - сразу заперли в кочегарке под охраной дяди Феди. В другой раз он бы непременно удовлетворил свое педагогическое рвение, но в этот не решился сунуться к этим отъявленным негодяям: во-первых, не было четих указаний, во-вторых, от подобных ублюдков, без всего святого за душой – даже Сталина!,- вполне можно было схопотать по репе. И ребята просидели взаперти до глубокой ночи, дружно уместившись на единственном стуле. Вот так просто горе людей разделяет, а настоящая беда – сближает.
    В учительской  же все это время проходил жуткий,- куда там кутузовскому совету в Филях-1812! – педсовет 11-й киевской средней школы. С единственным вопросом на повестке дня: что делать с мерзавцами? Сдать Куда Надо – так привлекут и директора, и педколлектив – кого воспитали! Не сдавать – тогда директора сдадут коллеги-стукачи из педколлектива (потому В.И.Ч. запер и всех учителей, чтобы никто не настучал Куда Надо).
    В общем, по предложению мудрого завуча школы Соломона Абрамовича Рабиновича приняли его, как всегда, соломоново решение: Арончика и его обидчика постановлением партбюро немедля выгнали из комсомола, а приказом директора – из  школы.
   После всего этого у директора случился нервный срыв, несколько недель он находился в «дурке». С одной стороны, таки лечился, с другой – прятался, как бухгалтер Берлага из «Золотого теленка», в страшном ожидании суровой реакции Компетентых Органов.
    Впрочем, обошлось. Компетентые Органы в тот исторический момент больше занимала собственная, внезапно помутневшая судьба, а Арончику с обидчиком дозволили посещать школу в качестве вольных слушателей. Но нет худа без добра: для ребят коммунизм наступил  за целых 27 лет до 1980 года, когда это светлое будущее человечества было построено в СССР: учителя в упор не замечали, домашние задания не проверяли, оценок не ставили, к доске не вызывали, к общественной работе не допускали, а с субботника прогнали как недостойных ленинского Великого Почина...
    Увы, подлинное счастье долгим не бывает – взбунтовалась вся школа: мы тоже не прочь, как они – ходить, когда хочется; чтобы учителя в упор не замечали; домашние задания не проверяли; оценок не ставили; к доске не ставили; к общественной работе не допускали... И на фиг субботники!
    Тогда под угрозой бунта директор издал новый приказ, где Арончика и его обидчика восстановили в ученическом праве и по этому праву сразу влепили строгий выговор с занесением в «Личное дело». Торжественного обещания - больше никогда в жизни не драться на траурных митингах в честь свежеусопших вождей - в этот раз не брали, потому как в то Смутное Время запутались, какое же слово  самое честное: ленинское, сталинское, маленковско-булганинское? («Честное кукурузное!» вошло в обиход позднее, при Кукурузном Генсеке Хрущеве).
    Вестимо, директор и в этот раз очень обиделся на Арончика, но возбуждать в милиции уголовное дело по поводу оплеухи не отважился. Менты его могли просто осмеять – народ осиротел, а он лезет с какой-то мелочевкой: ах, одно юное лицо еврейской национальности хряпнуло по лицу лица той же национальности! Если товарищ не понял, можно выразиться  яснее: одна жидовская морда дала другой жидовской морде по такой же жидовской морде! Вы что, охренели, товарищ  директор?
    Пакость же на Арончика директор затаил до лучших времен. И они наступили неожиданно быстро – уже в следующем, 1954 году.

ТАРАС БУЛЬБА

«Прекрасная панна, юна и стройна.
Распущены косы густые.
И падает наземь, как в бурю сосна,
Пробитое тело Андрия!»

М.Светлов. «Мои герои»

...1954 год. Арончику 16 лет, школьник 9 класса. Учится на «отлично», поведение примерное. Стал чемпионом Украины по плаванию, выполнив норматив «Мастера спорта СССР». Правда, при оформлении этого звания в Спорткомитете СССР произошла было заминка из-за некомсомольского статуса Арончика, но тут же оперативно вмешался горком партии. Юношу экстренно восстановили в сплоченных рядах ВЛКСМ, а бедный директор схлопотал выговор за проявленную политическую близорукость (в то время уже расстреляли Берию и исподволь начали искоренять культ личности Сталина, вычищая свято место для новых культов).
      Конечно, он (директор, а не Сталин) усилил свою пакость к Арончику, размышляя, как бы его въячить. А тут юноша и сам «подставился» в сочинении «Образ Тараса Бульбы» из одноименной повести Н.В.Гоголя: за содержание ему (ученику, но по сути - Гоголю) поставили «двойку» по русской литературе. А по русскому языку, за грамотность – «пятерку», тогда за сочинения ставили две раздельных оценки. И Арончик был вызван на внеочередной педсовет с самыми страшными политическими обвинениями.
   Так чего же такого он натворил? Оказывается, грубо нарушил принятую в СССР учебную методику, одобренную партией: изучение первоисточников заменялось зубрежкой учебников, где эти самые первоисточники представлялись трудящимся в свете всепобеждающих идей ленинизма марксизма. В итоге, например, Гегеля в СССР никто не читал, но все его ошибки советские люди дружно знали.
    Как писались тогда школьные сочинения по литературе? Интернета с десятками сайтов с тысячами готовых сочинений на любую тему еще не было. Потому ученики вручную компилировали из учебника куски, раскрывающие образы разночинцев Базарова и Рахметова, князей Игоря и Болконского, графьев Безухова и Троекурова... А вот дотошный Арончик читал классиков и не читал учебники, составляя свое мнение о каждом произведении. Разумеется, это и завело мальчика в хлюпкое болото ревизионизма, троцкизма и, спасибо партии за смягчение сталинского террора, хотя бы не на службу западным разведкам. В итоге же столь извращенного, как для советской школы, изучения литературы Арончик, опираясь на Гоголя, описал Тараса Бульбу как бандита, детоубийцу, грубого подонка, пьянь и прочее – в полном противоречии с официальным героическим образом  умеренно пьющего борца за народное дело.
     Действительно, отношение Тараса к женщине? Жену – ругает, третирует, и в 35 лет она уже старуха. И вообще, видать, женоненавистник - от него только и слышно: «Чертовы ляхи!, Чертовы ляхи!».
     Отношение к науке, образованию? Конченный обскурант: вернувшимся домой  после бурсы да семинарии сыновьям приказывает всю эту фигню немедленно забыть и затевает с ними классный мордобой. Правда, здесь Тарасу был облом. Как говорили в подобных случаях его враги-поляки, Тарас «вступил не в стремя, а в говно» - старшенький, Остап, батьку «уважил» как следует. Тоже, хорош сыночек, а где уважение к старшим: поднять руку на отца! Впрочем, таков, видать, менталитет: «гуртом й батьку легше бить!» (укр.)
    Отношение Тараса к любви? Если даже враги-поляки уважили Андрия за великую любовь к панночке и приняли чужака как родного, то за эту же любовь родной отец Тарас убивает сына – во имя идеи, т.е. конъюнктурные политические соображения у него взяли верх над вечными общечеловеческими ценностями!
   Да и вообще, хренов детоубийца - угробил сыновей: одного застрелил сам, второго – подставил, ввязав в войну с более высокой на то время польской цивилизацией.. Да и сам погиб по-дурацки, из-за какой-то там трубки-люльки. Правда, своей мученической смертью он на несколько веков опередил Минздрав СССР с его предупреждением об опасности курения для здоровья.  
   Эгоист - свои интересы поставил выше общественных: приехал на Сечь по личному капризу, видите ли, приспичило ему учить военному делу своих сыновей. Но у казаков было принято учиться в бою. А боя не было. Сечь гуляла, пропивая награбленное в прошлых походах, пока имелось чего пропивать, и была по-пьяному миролюбива. Вот тут милитарист  Тарас и выступил поджигателем новой войны: схватил за грудки кошевого атамана, давай, падлюка, пойдем на Турещину или Татарщину, негоже казаку без битвы! А тот ему – у нас с ними мирный договор, да на кресте клялись! Тарас – какие могут быть договоры с басурманами? (Т.е., нарушает договоры!). И дальше – интригует, подговаривает других полковников, собирает Войсковой Круг и переизбирает в кошевые атаманы друга Кирдягу...
     Наконец, чего стоят его издевательства над бедным евреем Янкелем и всем остальным «жидовским семенем» (выражение антисемита Гоголя. А  остальные зверства козаков, и не только над евреями или поляками, но и своими же людьми. Короче, разбойничья банда...
    В общем, вытащили Арончика на педсовет, тычут носом в учебник, где черным по белому какой-то кандидат филологических наук доходчиво (даже для самых  особливо непонятливых) разъясняет, чего им хотел сказать Гоголь. Арончик - за свое: Гоголь что хотел, то и сказал – и цитирует великого писателя! Педсовет в ступоре: с одной стороны, отрицать цитаты – да так можно дойти до отрицания цитат самого Ленина! С другой – незыблемо прочно  утвержденный Минобразования образ народного героя! Но исказил этот образ,  выходит, сам Гоголь! И прозвучал голос парторга-историка – а не пора ли запретить этого шизофреника Гоголя вместе с его «Носом», «Вием» и прочей чертовщиной? Пьяными вечорницами с аморальными кумами? Нашей молодежи такой хоккей не нужен!
    Услыхав про хоккей, проснулись физрук и военрук, и, к счастью для Арончика, выступили: «Ну и что, что еврей! У нас все нации, даже евреи, несмотря на то, что евреи – равны! Парень – мастер спорта, защищает честь Украины, метко стреляет, больше всех в школе подтягивается на перекладине! А вы, жлобихи, примотались с какими-то гоглем-моглем-бульбой! Да плевать, чего он там пишет в сочинениях! Не понравилось, поставили «двойку» - так черт с вами, на этом и отвалите, ептм! Но попробуйте только ее оставить!
    «Ты, мокрая курица, - обратился физрук к учительнице русской литературы. - Или ты, дохлая жаба,- учительнице украинской литературы, - поплывешь вместо него на Спартакиаде школьников?» Физрука и военрука, скорее всего, как силовиков, поддержал и гальванизировавший их парторг. И, обняв за крепкие плечи Арончика, физрук и военрук заботливо сопроводили парня с педсовета.
  ... Чем закончился педсовет, Арончик так и не узнал. «Двойка» в тетради осталась. Но из журнала исчезла. Учительницы еще куда-то пожаловались. В итоге бедный директор схлопотал строгий выговор райкома партии за притупление политической бдительности к идеологическим псевдоинтеллигентским  проискам, которые могли привести к снижению спортивных показателей замечательного пловца, отстаивающего честь Украины, Киева, Ленинского района!
     А вот для Арончика уже эта беда директора действительно даром не прошла: как и Гоголь в свое время, он стал русскоязычным писателем. Но, в отличие от Гоголя, писателя русского, - писателем русско-еврейско-украинским.
*/ Вспоминается героиня «Кавказской пленницы» в исполнении восхитительной Натальи Варлей - комсомолка, спортсменка, красавица. Комсомолка - на первом месте, то есть, была бы комсомолка, а все остальное прилагается само собой..

 МЕДАЛЬ 

              «Из одного металла льют
  Медаль за бой, медаль за труд.»

                                         Н.Асадов. «Моя награда»

    ... 1956 год. Арончику 17 лет, заканчивает школу, предполагая школьной медалью пополнить коллекцию спортивных. Но... Ученик – предполагает, директор – располагает. И за выпускное сочинение юноше влепили «четверку». Тех же учеников, кому назначили  медаль, перед отправкой сочинений в гороно собрали в кабинете директора и под бдительным оком учителей дали переписать работы. Когда же они получили медали, а Арончик – фиг-в-нюх, папа-фронтовик ринулся в бой за справедливость, накатив  обо всем телегу в Горком партии. В итоге все медали остались на своих местах, а вот директора и учительниц словесности турнули в пригородные школы.

«Мы диалектику учили не по Гегелю,
Когда под пулями от нас буржуи бегали»
И.Уткин

    2002 год. Арончику 64 года. Жизнь использовал, как положено мужчине: посадил дерево, построил дом, вырастил сына. И более того: написал об этом толстую книгу. Да еще другие книги. Начав в школе, и дальше всегда был отличником и в институте, и в аспирантуре, и в науке, и в педагогике.. И во многом еще... При примерном поведении: примерный семьянин, отец еще и славной дочери, дедушка, примерный ударник коммунистического труда, ударник многих пятилеток, ударник самодеятельного ВИА, руководитель образцовых подразделений. Кавалер престижных наград и премий. Даже будучи беспартийным евреем, проделал славный путь  от именной студенческой стипендии до персональной научной пенсии. И продолжающий на этой самой пенсии успешно трудиться во всех прежних ипостасях.   
   Но судьба снова свела его с В.И.Ч.: 8 летний внук Сема, по-домашнему – Семчик, оказался во втором классе математического лицея № 171, что на Печерске столицы уже незалежной Украины – Киеве. А директор лицея – сын В.И.Ч. – Иван Васильевич Ч.
 

   Семчик учится  на «отлично», поведение – примерное. И вдруг одноклассник обозвал его «москалем», поскольку у Семчика была русская фамилия русского папы. В Семчике взыграло еврейское (по Гиюру) ретивое, он ринулся на обидчика, тот дал деру. Семчик погнался за националистом по длинному школьному коридору, преследуемый набрал приличную скорость, но мальчик  не отставал – и вдруг на трассе забега оказался директор. Обидчик проскочил мимо («гоиш мазл» - гойское счастье!), а Семчик («идиш мазл» - еврейское счастье!), угодил головой в директорское причинное место, да так, что пришлось вызывать скорую.
    К тому же классная руководительница, опять же, с еврейским счастьем Семы, оказалась любовницей директора, и потом мстила всю жизнь: первых  пару лет - за случившийся с ней испуг, мальчик одним ударом мог разрушить ее хрупкое женское счастье, а потом, когда директор ее бросил, вывернула свою месть наизнанку и доставала уже за то, что он не вдарил-таки подлеца-изменщика как следует. Чтобы этот неблагодарный кобель никогда не смел менять приличную женщину на дрянь, пусть и молодую...
 ... Так жизнь пошла на новый виток спирали – по которой и идет развитие. Разумеется, если эта спираль – философская, гегелевская, а не внутриматочная, которая не дает жизни даже начаться. И как все-таки трудно быть директором! Всегда в большом коллективе попадется кто-то непредсказуемый и так подставит! А, к слову, насколько труднее быть президентом страны – тут уж куда большое число таких вот непредсказуемых обязательно испортит тебе ни с чем не сравнимое удовольствие от Власти...
    И у Них лезет практикантка в президентскую ширинку, югославского президента засыпали бомбами и отдали под гаагский трибунал (они все еще об этом пожалеют, когда мусульмане сделают им обрезание и загонят в ислам)…А у нас – летят черт те куда ракеты... падают в толпу самолеты... обезглавливаются неугодные журналисты ... под президентскую кожу вшиваются под видом антиалкогольных ампул подслушивающие «жучки»... тонут подводные лодки... в сортирах всплывают чеченцы... В общем, таких держав не жаль, а вот за президентов, хороших парней, которыми народ не умеет пользоваться – обидно!

     Эх, как все таки трудно быть не только богом (Стругацкие), но и президентом... И даже директором.

    А разве арончикам (васенькам, машенькам...) от этого легче?