| |
Виктора
оставила жена Люба, уехав в Штаты к родителям да сестрам, первым
послевоенным эмигрантам. Уехала со старым школьным приятелем, чья
безнадежная любовь, наконец, получила признание: лучше - поздно, чем -
никому. Люба забрала с собой и дочь, оставив бывшему мужу свободу,
любимые радиосхемы и, главное, старую верную
фокстерьершу Сильву.
Конечно, к Сильве он был
сильно привязан. Сучка была не по породе спокойна и рассудительна. А как
нежно любила хозяина! И предана так, что могла посоперничать с любой
старой любовницей. Правда, не меньше Виктор был привязан к своей бывшей
жене, да к дочери, но чужбины он убоялся пуще одиночества. Осознавал: плотность неприятностей на земном шаре примерно одинакова. И
патриотично не захотел на шестом десятке менять собственные, отечественные
неприятности на чужие, пусть даже заморские.
Тоска по жене и дочке была
достаточно сильной, но ее хватило лишь года на два, пока снова
не возникла старая любовница, по преданности превосходящая Сильву. Марина
была женщина славная, редкое сочетание красоты, ума и души. Сочетание,
которое в свое время свело Виктора с ума. Да так, что он едва не ушел из
дома.
Впрочем, время не только
лучший доктор, но и неплохой пожарник: оно погасило костер той жаркой
любви, оставив пепелище, но, оказалось, угли еще тлели, и при первом же
дуновении свежего ветра снова вспыхнул костер - уже зрелой страсти.
Конечно, это был уже не тот всепожирающий пламень, но все-таки огонь,
которого бы вполне хватило для семейного очага, и такой Очаг Виктор
предложил завести своей новой-старой подруге.
Марина отказалась - у нее
Очаг уже был. После душераздирающего разрыва с Виктором она сделала
обычный женский выбор: человеку, которого любила, но он не хотел жениться,
предпочла человека, которого не любила, но жениться хотел. К тому же она
не верила Виктору: бросил один раз - бросит опять. И как Виктор ни
настаивал на полном воссоединении, Марина упорно не соглашалась, размолвки
участились.
Последняя размолвка
затянулась на целый месяц. Виктор все-таки был человеком домашним,
и, несмотря на сущие прелести холостячества, охотно бы променял их на
семейные лямки. Где-то было задето и его мужское самолюбие: он, как певал
незабвенный Георг Отс в роли мистера Икс из той самой оперетты
Кальмана, "устал греться у чужого огня".
Эта мысль все чаще
будоражила его, особенно во время прогулок с Сильвой, и, как положено в
жизни, на ловца и зверь прибежал - в облике молодой миловидной соседки. Она
вышла покормить дворовых кошек, к которым, как и подобает нормальной старой
деве, уже начала питать пристрастие, однако еще не настолько сильное, чтобы
сделаться подлинной "кошачьей мамой" и ввести стаю хвостатых в свой дом.
Соседку звали Натальей Григорьевной. Завидев ее, кошки со всего двора
тянулись к ней с радостно поднятыми хвостами, на ходу повязывая салфетки - в
предвкушении вкусного ланча.
В этот раз кошкам не
повезло: на прогулку вышла Сильва, в которой буйствовали фокстерьерские кровя, она в момент разогнала честную компанию по деревьям да
заборам. Виктор извиняюще уставился в уста Натальи Григорьевны, ожидая,
что оттуда посыпятся приличествующие случаю упреки, однако случилось
неожиданное: во-первых, он промахнулся - взгляд угодил в большие синие
глаза, и утонул в них... во-вторых, Наталья Григорьевна внезапно призналась
ему в любви... К фокстерьерам...
Говорят: путь к сердцу
мужчины лежит через желудок. И это верно, если мужчина - не собачник.
Иначе этот путь проходит через собаку, только собаку, одну только собаку.
И по вечерам они уже вместе гуляли с Сильвой, и Наташа поведала, что
мечтала о такой собачке с детства - после незабвенного фокса Монморенси,
главного героя славной книги Дж.К.Джерома "Трое в одной лодке, не считая
собаки".
Однако ее родители были
против собак. Не вообще, а в своем доме. Маме-врачу собака представлялась
ходячим скопищем блох, глистов и тараканов, активным разносчиком
стригущего лишая. Папе же, художнику, она вообще ничем не казалась.
Погруженный в свои колориты, он, кажется, прозевал и рождение дочери, и лишь
когда девочке исполнилось лет семь, да окружающие "задолбали" - у нее талант,
усадил Наташу за мольберт. На целых два десятилетия - до тех пор, пока
удавалось убеждать дочь в гениальности.
Когда же, несмотря на
титанические усилия отца, эта убежденность лопнула, уступив место другой
убежденности - в заурядности, Наташа начала новую жизнь - на этот раз в
химии: поступила учиться на вечерний химфак, а работать - лаборантом в НИИ
каких-то ядов, губительных для домашних грызунов, но безвредных для кошек.
В общем, к возрасту, когда
Илья Муромец слез с печи, а Иисуса Христа сняли с креста, Наташа
окончательно оформилась в обычную старую деву, лишь дважды за всю жизнь
потревоженную любовью, да и то платонической: тайной - к широко известному
актеру, явной - к малоизвестному соискателю руки и сердца, оказавшемуся,
на самом деле, брачным аферистом - добытчиком прописки и жилплощади.
Возраст уже давил
Наташу, да и прогрессивная дворовая общественность - ах, если ты не
замужем, значит – неполноценна! В общем, романтические мечты о сказочном
принце провалились на самое дно сознания, а на поверхности запузырились
практичные мысли о мало-мальски приличной партии - и, как рек
когда-то незабвенный Ульянов-Крупский-Арманд (получивший бОльшую
известность под псевдонимом Ленин), есть такая партия! И эта Наташина
партия каждое утро проходила под окном - в интеллигентном лице Виктора и
мудрой морде лица его фокстерьерши Сильвы.
И случилось то, что
должно было случиться по мудрому мнению той самой прогрессивной дворовой
общественности - бабушек-пенсионерок, коротающих на лавочке напротив
мусорника последние денечки уходящей жизни: первый жених двора должен был
соединиться с первой невестой. Уговоры шли в двух стратегических
направлениях: ему - вы еще молодой мужчина, ей - сколько можно быть одной,
родители старые и не вечные, а Виктор, хоть и странный еврей с собакой, но
человек положительный, добрый и обеспеченный. В общем, как поется в
известном романсе, "вот и встретились два одиночества"...
... Увы, если б только одиночества!
Кроме одиночеств - много чего еще: менталитеты, судьбы, характеры,
привычки... Сошлись два мира, которые должны бы слиться в один, но Наташа оказалась маугли,
т.е., подобно киплинговскому герою, выросшему среди зверей, - зверьком (в
хорошем смысле). Она выросла в малометражных джунглях хрущобы и усвоила
образ жизни родителей, их манеры, привычки. А поскольку вся их семейная
жизнь свелась к войне самолюбий, двух эгоизмов, Наташа впитала массу боевых
навыков - но, увы, никакого умения ладить с людьми, скверный характер,
рефлексии, ипохондрию вкупе с мизантропией и кучей прочих комплексов и
маний.
Однако все это вылезло
наружу потом, а пока скрывалось под миловидной внешностью и застенчивой
солнечной улыбкой. И в тепле этой славной улыбки, синеве искрящихся
глаз Виктор "поплыл" в грогги - как боксер, пропустивший удар, при счете
"десять-аут!" сдался на милость победительницы - и, как в лучшие времена,-
понесло, закружило. И душа вспыхнула, как сухие ветки. А сухие ветки быстро
вспыхивают - и быстро выгорают. Виктор спохватился, затосковал по Марине.
Стал задумчивым. Отвечал невпопад. Но Наташа уже ничего не видела, она
вила долгожданное гнездышко, вычищала авгиевы конюшни холостяцкой квартиры,
делала ремонт.
Виктора начала раздражать
эта суета. Он почувствовал, что нужен не как человек, а как опора,
предмет потребления. Наташа упорно все делала по-своему, Виктор вяло
сопротивлялся, но она добивалась своего. Не понимая, что одерживая
мелкие тактические победы, шла к крупному стратегическому поражению,
поскольку все это стало безумно раздражать Виктора. К тому же сильно
страдала Марина. Хотя уже и договорились о расставании, но это
оказалось делом непростым.
В общем,
общая жизнь с Наташей
катилась под откос, ссоры рано или поздно, должны были вылиться в полный
разрыв. Виктор заговорил о разводе. Вместо этого Наташа, когда муж
был на работе, убрала со стен вымпелы со значками и дипломы за
радиотехнические достижения, портреты жены и дочки, а на освобожденные стены
развесила свои лучшие картины, учинив квартирную художественную галерею.
...И это стало последней
каплей. Виктора прорвало. Наташа ушла к маме. Виктор остался один.
Поначалу он порывался собрать Наташины вещи и картины в большой мешок да
отнести владелице. Но страдание - отец вдохновения! - в этот миг озарила
идея одной схемы, над которой он безуспешно бился последнее время. Виктор
засел с паяльником, отложив свертывание экспозиции квартирной галереи на
потом...
А потом... потом потянулись
тоскливые будни одиночества. Наташа не звонила - держала фасон. А Виктор
тосковал. К тому же у него появилось тревожное ощущение, что за ним
кто-то наблюдает. Задумался - и уразумел: Наташины герои с портретов, да
пейзажи. Он внезапно увидал их, начал всматриваться,
изучать. Сначала они ничего не вызывали - сюр как сюр. Герои - цирковые
персонажи: клоуны, акробаты. Кони. Люди. Пейзажи - пустыни, караваны,
верблюды. Бедуины. И море, над которым реяли рыбы с выпученными ртами.
И вдруг все ожило - встали
верблюды с горячего песка. Понеслись по манежу кони. Двинулось солнце в
бездонном синем, как Наташины глаза, небе. Медленно помахивая хвостами,
поплыли рыбы. Задышало море...
И перед Виктором засиял
настоящий мир Наташиной души - хрупкий, нежный, добрый. И он погрузился в
этот мир - грез, прозрачного воздуха, яркого света - и
клоунской дурашливости. Он почувствовал Наташу - ее жизнь, ее боль, ее
сердцебиение. И он растворился в этом мире.
... Вернулась Любовь. Которой,
как всякой любви, захотелось быть вечной.
|
|
